понедельник, 4 февраля 2013 г.

Когда так делает воин - это красиво

Какие шикарные строки, я прям представил себе эту картину. Как мне кажется, они имели право так делать, это была не дикость, а удаль, экспрессия, они были войнами. А сегодняшние "кавказята", которые своими пухлыми и молодыми ручонками стреляю в воздух из дорогих машин, это лишь пыль.
Он особенно изящно, что свойственно только природному горцу, прошел-проплыл со мною круг, и когда мы стали делать "па" на пальцах, я увидел, как его крупное лицо сжалось в дикую гримасу, он бросил правую руку к своей кобуре, выхватил револьвер и все семь пуль разрядил себе под ноги с таким азартом, словно кого-то хотел убить. Подчиняясь этому инстинкту, чего у меня никогда не было, я выхватил свой "Наган" и все семь пуль выпустил в потолок. Овациям не было конца.
А вот вся история об удалом осетине-казаке Пётре Андреевиче Галаеве (большое спасибо паблику Горцы Кавказа в составе и на службе России):

95 лет назад 4 февраля (по старом стилю 22 января) 1918 г. в бою у станции Энем что под Екатеринодаром (Краснодаром) погиб выдающийся осетин, войсковой старшина Кубанского казачьего войска Пётр Андреевич Галаев… Это был один из самых первых боёв Гражданской войны 1917 – 1920 гг. на Кубани в ходе общероссийской смуты… Для истории не сохранилось даже не одной фотокарточки П.А. Галаева. Уже ранее мы писали и о месте последнего упокоения славного сына Кубани и Осетии, и о Его судьбе… Сегодня грустная дата… Но нам хотелось бы вернутся чуть назад. В славный 1914 год, когда в мае месяце в самом центре изобильной Кубани проходили военные сборы 2 – Кавказского, 2 – го Черноморского полков и 10 – го пластунского батальона на реке Челбасы. Вернёмся к тем тихим дня когда и сам Петр Андреевич был молод и Его друзья живы. О выделявшейся фигуре Петра Андреевича Галаева вспоминает полковник Кубанского Казачьего Войска в эмиграции Ф.И.Елисеев:

«В 1914 году на Кавказские лагерные сборы на реке Челбасы для льготных полков - 2-го Кавказского и 2-го Черноморского - и 10-го пластунского батальона командирован был и я, имея чин хорунжего. Эти лагерные сборы были очень интересны во всех отношениях. Коротко говоря, это была своеобразная Запорожская Сечь в течение месяца. Полки были большие, и офицеров во всем лагере доходило до ста человек. Все офицеры питались в "табль-д'оте". За общий стол, по форме буквы П, садились в порядке старшинства чинов. По воскресеньям из станицы Кавказской в лагери приезжали жены льготных офицеров. После обеда бывали танцы. Лезгинка была обязательной и "страдальцем" в ней обыкновенно бывал автор этих строк. Вернее, других танцоров в лезгинке нe было.

Офицеры 2-го Черноморского полка были очень дружны между собою, были большие любители широко кутнуть и говорили между собою и с казаками больше по-черноморски. Среди этой черноморской молодежи были два офицера-горца: осетин сотник Галаев и кабардинец сотник Барагунов - Терские казаки. Черноморцы любили этих офицеров и переиначили их имена по-своему: первого назвали "Пэтро Галайко" а второго "Гри-Гри", так как его имя и отчество было Григорий Григорьевич. Последний держался скромно и незаметно, но сотник Петр Галаев - высокий, стройный, широкоплечий, с крупными чертами лица и широким лбом, всегда в пенсне - держался чопорно и предупредительно со всеми.

Говорили, что он окончил Донское Новочеркасское юнкерское училище по какому-то исключительному случаю, но я не верил этому. А спросить старшего сотника - считалось неприличным но воинской этике. Галаев настолько, чисто по-горски, был вежлив и обходителен со всеми, что это выделяло его среди остальной молодежи; да и годами он казался гораздо старше всех. В противовес черноморцам сотник Галаев почти ничего не пил из спиртного, но любил посидеть в компании. Черноморцы немилосердно потешались над ним, что он "ничего не пьет". Ты ж тэпэр вже наш!.. Ты Пэтро, и Галайко... козак-чорноморець... ну и пый, с-сова душа! - острили они дружески. И сотник Галаев, скромно улыбаясь и при этом поправляя на носу свое пенсне в золотой оправе, брал рюмку, чокался с соседями и, пригубив, тут же ставив на стол. Я всегда сидел недалеко от него через стол и наблюдал за ним.

Наша молодежь - кавказцы - были скромны, почти ничего не пили, чем и обратили на себя внимание Галаева. В конце лагерных сборов, в последнее воскресенье, на офицерском обеде было особенно весело, так как прибыл начальник лагерного сбора ген. И.Е.Гулыга с супругой (он же был и атаманом Кавказского отдела). После бальных танцев грянула лезгинка. Как всегда, послышались выкрики: "Хорунжий Елисеев, Елисеев!". Отказываться, тоже как всегда, было нельзя. Выйдя в середину залы и сделав тур, я приблизился к сотнику Галаеву и по-кавказски пригласил к танцу. Должен сказать, что он никогда до этого не выступал в лезгинке, но я понимал, чувствовал, что он, как почти все горцы, конечно, танцует ее. Галаев чуть смутился и продолжал сидеть за столом. Но тут черноморская молодежь выкрикнула: - Пэтро!.. Галайко!.. та йды! докаж, що и у нас е танцюристы! - и Галаев вышел. Он особенно изящно, что свойственно только природному горцу, прошел-проплыл со мною круг, и когда мы стали делать "па" на пальцах, я увидел, как его крупное лицо сжалось в дикую гримасу, он бросил правую руку к своей кобуре, выхватил револьвер и все семь пуль разрядил себе под ноги с таким азартом, словно кого-то хотел убить. Подчиняясь этому инстинкту, чего у меня никогда не было, я выхватил свой "Наган" и все семь пуль выпустил в потолок. Овациям не было конца. Галаев подошел ко мне и крепко пожал руку, улыбаясь.

В феврале 1917 года (до революции), командированный в Петроград для представления в Конвой Его Величества, я заглянул в Екатеринодар. На Красной улице, у Реального училища, увидел идущего мне навстречу по тротуару Войскового Старшину Галаева. Я был подъесаулом. Думая, что он не вспомнит меня, хорунжего 14-го года, я приготовился достойно отдать ему, как штаб-офицеру, воинскую честь. Но он, увидев меня издали, расплылся в улыбку, направился ко мнe, крепко пожал руку и обнял за плечи по-мужски, вернее - по-кавказски. Он был штаб-офицером все того же 2-го Черноморского полка Кубанского Войска и прибыл из Персии в отпуск. Конечно, вспомнили лагерные сборы 14-го года, "веселие молодости" и... "лезгинку со стрельбой". Расстались, и я больше его не встречал, а в январе 1918 года я узнал, что войсковой старшина Галаев является Главою Правительственных войск Кубани, и мне это было особенно приятно. Bcпомнив же лезгинку и тот момент, когда он зверски бросился к своему револьверу, я понял, что он своею чистою и порывистою душой не мог иначе реагировать на насилия красных, как взявшись за оружие. Взялся за оружие - и погиб в первом же бою. Кисмет...»